Удивительное дело! Не смотря на то, что уже к августу 1959 г. Игнатьеву стал очевиден провал переговоров, понимание необходимости приобретения Россией южных незамерзающих гаваней у границы с Кореей укреплялось в нем с каждым днем. Горчаков в этом вопросе колебался, поэтому донесение свое на этот счет Николай Павлович отправил сразу Морскому министру Великому Князю Константину Николаевичу! В нем он писал, что «без решительных действий, которые бы проучили и образумили маньчжурское правительство, ничего от него не добьешься дипломатическим путем». Вот так!
Когда читаешь донесения и письма Николая Павловича из Пекина, то забываешь о его возрасте. Кажется, что в китайской столице действовал опытный и искушенный в своем деле дипломат с железной хваткой, который как лондоновский бульдог Черокки из «Белого клыка», раз ухвативши противника за шкурку, уже не разжимает зубов, а перебирает челюстями до тех пор, пока не доберется до горла. Впрочем, наблюдательность и дотошность в сборе информации, внимание к деталям проявились у него еще в Лондоне, а в Пекине в полной мере проявилась еще и хватка.
С августа он изменил тактику переговоров: стал холоден, как лед, настойчив, но вежлив, чем доводил вспыльчивого Су Шуня до белого каления. Однажды тот в сердцах скомкал и швырнул на пол лист с текстом Айгунского договора, прокричав, что бумажка эта ничего не значит и не стоит… На следующий же день в Государственный совет ушло от Игнатьева письмо, в котором он, описывая недостойное поведение переговорщика, просил Госсовет заменить его другим, обвинял Су Шуня в намеренном срыве переговоров… Для самоуверенного китайского сановника это означало бы потерю лица, поэтому требование Игнатьева Госсовет «не заметил». Но в ответном письме, чтобы как-то смягчить ситуацию, признал права России на левобережье Амура (прежде утверждалось, что маньчжурские земли эти отданы безземельным российским крестьянам во временное пользование) и на морскую торговлю в семи своих портах!
Больше Су Шунь никогда не позволял себе кричать на российского посланника. А Госсовет через некоторое время даже «пошел навстречу» Игнатьеву и согласился-таки «всерьез» обсудить вопросы разграничения на Амуре и Уссури! Правда, не в Пекине, а прямо на месте, в провинции Гирин (Цзилинь), с тамошним генерал-губернатором… Само-собой никуда Игнатьев не поехал! Вместо этого накатал еще две жалобы, пока китайцы не поняли, что спорить с ним бесполезно. И не оставили в покое.
И потянулись дни один за другим. Переговоры то возобновлялись, то затухали…Чем же были заполнены будни чрезвычайного посланника России в Китае? Да-да, «чрезвычайного посланника»! О том, что ему присвоен, наконец, этот титул, Игнатьеву сообщил в письме от 1 сентября 1859 года глава Азиатского департамента МИДа Е.П. Ковалевский.
Он много читал. После расстрела англо-французской эскадры у крепости Дагу начались в Китае гонения на католиков и, покидая Пекин, миссионеры оставили на хранение русской миссии богатую иезуитскую библиотеку.
Как глава посольства Николай Павлович не только ежедневно руководил работой своих помощников, но заодно учился у них. Ведь они были значительно опытнее его во многих вопросах и старше: капитан Баллюзек – на 10 лет, переводчик Татаринов – на 15. Татаринов к тому же был еще и опытным врачом, изучал китайскую медицину, лечил и своих, и китайцев, разбирался в тонкостях «китайских церемоний».
Подружился Игнатьев с архимандритом Гурием (в миру Григорием Платоновичем Карповым), который ему много помогал и очень многому научил. Со своей стороны Николай Павлович содействовал росту христианской общины. Он принял участие в открытии женского православного училища (мужское уже было), регулярно жертвовал небольшие суммы денег албазинцам – потомкам русских казаков, плененных после взятия китайцами крепости Албазин в 1685 г., что способствовало росту православной общины, которая увеличилась при нем на 70 человек.
Через албазинцев, а затем и через православных маньчжуров наладил он сбор информации о том, что происходит в городе, и в Госсовете, и даже в Запретном городе. При случае заводил полезные связи среди китайского населения – с купцами, представителями местной знати. И даже, как свидетельствуют некоторые «историки», заслужил в Пекине уважительное прозвище «И Дажень» – «Сановник И».
Очень может быть, что именно так китайцы Игнатьева и звали. Вот только И Даженями они называли всех европейских вельмож, и это было отнюдь не уважительное прозвище. Иероглиф 夷, который звучал как «и», обозначал не первую букву фамилии русского посланника, а конкретное китайское понятие: «варвар», и, значит «И Дажень» в переводе означало «Сановник варваров». Не случайно в процессе обсуждения текста Тяньцзиньского договора 1858 г. англичане потребовали включить в статью 51, запрет на употребление иероглифа 夷 в официальной переписке относительно британского правительства и британских подданных.
В этом месте должен сделать еще одно отступление, которое, как и отступление про сущность прозвища И-Дажень, может слегка «приземлить» образ Николая Игнатьева. А может и возвысить… Сами решайте.
Дело в том, что на выполнение своей миссии в Китае он тратил много личных денег, так как казенных 6 тыс. в год ему на все не хватало. Сохранились письма в Азиатский департамент, в которых он просил разрешения использовать для нужд посольства деньги русской духовной миссии с тем условием, чтобы его отец – губернатор Санкт-Петербурга П.Н. Игнатьев – возмещал бы затем казне эти траты из личных средств.
Тут, согласитесь, как бы сам собой возникает образ российского патриота, который не только не наживается за счет казны, но своими деньгами помогает Отечеству. И это, конечно, так и было. Но, во-первых, он принадлежал к очень богатой семье, а во-вторых, к тому слою русского дворянства, где честь была дороже денег, где честолюбивые молодые люди из знатных и богатых семейств были готовы заплатить самую высокую цену за одну только возможность отличиться во славу Государя и Отечества. Так и Игнатьев, который в лепешку готов был разбиться, чтобы добиться своего и приобрести для России любым путем Уссурийский край!
Но чем дальше, тем хуже шли его дела. Со временем он пришел даже к мысли, что Россия напрасно считает Китай страной дружественной, что при безоружном состоянии наших восточных владений и англо-французских интригах Китай может представлять для нее серьезную угрозу. Обо всем этом он писал в донесениях в МИД, и в письмах к своему отцу. Писал о том, что для предотвращения занятия южных бухт англичанами или французами, нужно поскорее занимать их самим. Напоминал об этом и Н.Н. Муравьеву-Амурскому, и командующему Тихоокеанской эскадрой капитану 1 ранга И.Ф. Лихачеву… Так в итоге и был основан в июне 1960 г. Владивосток.
Со стороны могло показаться, что миссия генерал-майора Игнатьева – российского посланника в Китае безнадежно провалилась. Но неожиданно 17 апреля 1860 г. Государь вдруг награждает его орденом Св. Владимира 3-й степени. За что конкретно – непонятно. Вероятнее всего, за все вместе: за левобережье Амура, за ценную информацию, за варианты выхода из ситуации, которые он продолжал предлагать. Хотя их было немного. А именно: дождаться очередного военного похода союзников на Пекин и вклиниться между двумя сторонами в качестве переговорщика и примирителя в ожидании или устройстве удобного случая.
Для этого, правда, сначала нужно было как-то добраться до Шанхая, где базировался флот европейских союзников. Ну, это уж как-нибудь… Поэтому распорядился, чтобы Лихачев на всякий случай прислал за ним корабль в Печелийский (Бохайский) залив, до которого, правда, посланнику еще нужно было добраться…
Продолжение следует…
